Манфелде: «Это не памятник репрессиям, а про людей»

Автор: Кристина Худенко. Delfi

Foto: Lina Blūme

Добро и зло — они не от национальности зависят, подлые люди были и там, и тут, уверена писатель Андра Манфелде. Ее новая книга «Домой вернулась босиком» — это 18 пронзительных историй про людей, которые пережили ссылку и остались людьми. Все они вернулись домой. И все не держат злобу, а сумели простить, что для глубоко верующей православной писательницы особенно важно.

Портал Delfi писал о том, как русская аудитория впервые узнала о популярной и признанной на тот момент в латышском культурном пространстве писательнице и поэтессе Андре Манфелде благодаря скандалу вокруг трех громких имен «Герберт Цукурс — Юрис Миллерс — Илларион Гирс». Писали мы и о том, как Андра, по собственному определению, «махнула рукой на все условности и открылась навстречу простым русским женщинам», а те открылись навстречу ей. Из этого союза вырос сильный роман «Офицерские жены», про судьбы жительниц лиепайской Каросты, жен советских офицеров. Вынырнув из суровой правды жизни, Андра совершила спасительный прыжок в чан с теплой водой — написала сказку. Православную. Сама она ее называет «рассказ с чудесами». А затем снова сиганула в прорубь.

«Хотите махать оружием, не быть людьми? Забыли, как большевики боролись за правду и справедливость, высылая ваших родственников в Сибирь? Теперь вы за правду и справедливость?»  — Андра Манфелде.

Новая книга Андры Манфелде — про ссыльных. Снова trimda?! Андра Манфелде и сама не раз так думала за время написания своей новой книги. Подумать подумала, но не писать не смогла. Ведь история ее новой книги началась семь лет назад и развивалась по своему сюжету. В 2011 году свет увидел ее роман «Дети землянки» (2011) — сибирская история семьи Андры, которую писательница решила написать, чтобы разобраться в самой себе…

«Мою маму увезли в Сибирь в 1949 году, когда ей было всего два с половиной года, — она проплакала всю дорогу, — вспоминает историю своих родителей Андра. — За что? У деда Кристапа было большое хозяйство в Казданге, которое его предкам переписал еще немецкий барон. К тому же дед был айзсаргом. Когда пришли немцы, он не захотел служить в нацистском легионе. Его брат успел уйти в лес и видел, как немцы арестовали деда и прадеда. Прадед погиб, а деда бросили в карцер, откуда он вышел совершенно истерзанным — 30-летний мужчина весил 46 кг. Брата потом поймали в лесу и отправили служить. Когда пришла советская власть, деда с братом сразу выслали в Сибирь, заставив подписать добровольный отказ от дома».

Бабушка уезжала в ссылку с тремя детьми и была беременна четвертым, которого родила уже в Сибири. Один из сыновей, Андрис, умер в ссылке совсем маленьким. Андру назвали в честь него… Вернулась семья через семь лет, но на маму Андры Сибирь отложила печать навсегда: «Она была как будто слегка контуженной — невероятно стеснительной и тихой. Не умела постоять ни за себя, ни за меня. Будучи подростком, я очень злилась на это. Лишь с возрастом, когда сама стала мамой, смогла ее понять…»

Отец Андры тоже из ссыльных — его семья жила на Амуре. С мамой он познакомился, когда вернулся в Латвию. Они не были женаты, а вскоре после появления на свет дочки — расстались. Лишь в 23 года Андра разыскала отца: «Я думала, у него другая семья, дети… Оказалось, что он одинок. Позже я выяснила, что люди, которые уезжали в Сибирь детьми, очень неохотно становились родителями. Возможно, подсознательно боялись повторения своего трудного детства уже для своих детей».

— Как сложилась судьба твоей предыдущей книги «Офицерские жены»?

— Не очень, если честно. Один молодой режиссер предложил ставить по книге спектакль. Уже актерам роли собирались распределять офицерских жен. И тут я сходила на премьеру другого его спектакля — сижу-гляжу, понимаю, что ничего не чувствую. Мысли есть — чувств нет. Посмотрела на лица других зрителей — и тоже не увидела света. Сидят, как водой облитые. Честно сообщила режиссеру: кажется, у тебя не получилось. На том и закончилось наше сотрудничество. У меня было ощущение, что все мои офицерские жены собрались на одной подводной лодке и дружно ушли под воду, как Атлантида.

Потом этот спектакль, которым я не вдохновилась, номинировали на национальную награду 100 grami kultūras. В отличие от моей книги. И я подумала: ну ты и деревня! И вообще, сколько я со своей откровенностью отношений испортила — страшно подумать. А потом узнала, сколько сейчас писатели получают за драматургию… в общем, потеряла я немало.

— Как и в скандале с Юрисом Миллерсом. Ты должна ему еще что-то выплачивать?

— Нет, расплатилась. Даже с судебным исполнителем — необъятной женщиной с отрядом тоненьких, как травинки, секретарш, бегающих вокруг нее, как муравьи вокруг валуна. Спустя полгода, она вдруг запросила за свои услуги вдвое больше, чем положено. Хорошо, что моя подруга заметила и спросила: а это почему? Исполнитель тут же: извините, ошибочка вышла.

— По счастью, твоя новая сказка «Kurš no mums lidos?» была оценена не только читателями, но и вошла в номинацию Литературного приза года LaLiGaBa в Латвии. Сказка — православная…

— Дорогие русские, давайте уже кто-то ее переведет! Очень хочется, чтобы этот полный чудес рассказ про православный храм в центре лиепайской Каросты с Николаем Чудотворцем и Богоматерью, прочитали и русские дети.

— Действие твоего рассказа разворачивается в Лиепае. Но имена главных героев-детей не найдешь ни в латышском, ни в православном календаре — Феликса, Додо и Ки. Ты где их взяла?

— От птиц. Феликса — это от птицы Феникс. Додо — вымершая нелетающая птица, так называли девочку Доротею. Ки-ки — так латышские дети щебечут, подражая птичкам, так любил щебетать и мальчик Александр, за что его и назвали Ки. И вот. Представь, микрорайон, как из фильма «С легким паром!», где живут дети — у одного родители в Ирландию уехали, у другого папа пьет, у третьего родителям не до него… А между этими — прекрасный храм с золотыми куполами.

Однажды с моря находит густой туман, а когда он рассеивается, собор исчезает. Дети бегут к месту, где он был и находят прозрачные камушки, сквозь которые видна суть вещей. И они видят, что в черном доме живет принцесса Грусти, которая навешивает фату-тоску. Рядом живет Сердитая дама, которая посылает Красную пыль, и Суетная госпожа, которая все время гладит листы и вышивает цветочки — важным делом занимается, как ей кажется. А в море живет Медуза безразличия… Дети падают в моpе, становятся безразличными ко всему. Спасает всех, как положено, Николай Чудотворец. А Королева в терновом венке ходит по домам и собирает у детей слезинки (тут я, конечно, вспомнила фразу из своего любимого Достоевского), успокаивает их и помогает заснуть.

Презентацию книги мы устроили для полсотни лиепайских детей в виде похода, куда отправились с конем, пони, бетонным человеком-клоуном на велосипеде с одним колесом и десятью килограммами поп-корна (спасибо, Культурному капитал-фонду!)

— Ничего себе суть вещей у тебя — печаль сплошная! А где же Фея радости и Птица счастья?

— А что наша жизнь — радостная очень? Жизнь — печальная штука. Ребенка одними «Смешариками» счастливым не сделаешь — с ним надо разговаривать по душам.

— Твоя новая книга «Домой вернулась босиком» тоже о трагическом. Тема ссылок в Латвии освещена довольно широко. В том числе семь лет назад вышла твоя книга «Дети землянки» про судьбу твоих родных, а в прошлом году вся страна смотрела «Хроники Мелании»…

— И я смотрела, о чем честно (смеется) написала в своем блоге, что думаю. Назвала все это «Черным квадратом Кайриша». Ну почему все охранницы — толстые, а все латыши — тоненькие? И черная прорубь в День победы с флагом в озере — такой квадрат Малевича, слишком явный символизм. Есть очень сильный эпизод со свиньями и картошкой. Правда, я сразу вспомнила сериал о Достоевском — там тоже были свиньи… И оперная ария, и грохот — сильно… Да вообще, мог бы быть отличный фильм, но слишком чувствовалось отношение режиссера (привет Кайришу!) не только к советской власти, но и к русским. Это испортило всю бочку меда. Все-таки жизнь — она не такая однозначная.

— Не было опасения, что тема ссылок исчерпана твоими предшествениками?

— Было. Но так уж сложилось. У меня все началось именно с книги-истории моей семьи «Детей землянки» (см. выше): на одной из встреч с читателями ко мне подошла Илзе. Я сразу обратила внимание на ее глаза — сине-зеленые, как глубокий океан. Она рассказала, что родилась на берегу Северного Ледовитого океана. Там встретились ее ссыльные родители и жили в юрте. Ну как про это не написать? Я написала рассказик «Океан Илзе». Потом услышала еще историю — добавила. Затем еще и еще. Так и накопилось. Только решила, что сделаю книгу — тут на меня и обрушились все страсти: скандал с Миллерсом, родилась вторая дочь, отвлеклась на «Офицерских жен» (там была серия и строгие временные рамки), потом сказка… Только сейчас и получилось все собрать в книгу.

— Часто в адрес произведений на эту тему приходится слышать упрек: как будто только латышей ссылали, а русские во всем виноваты, но ведь и русских ссылали.

— А у меня нет никакой национальной зацикленности. Многие вспоминали, как приезжали латыши в вагонах — местные жители приходили встречать: фашистов привезли! А потом смотрели, люди-то ничем не отличаются — те же руки, те же ноги. И потом жили, как люди с людьми. Зло и добро — они не от национальности зависят, подлые были и там, и тут. Есть в книге эпизод, как человек хоронил маленькую дочь: вырыл могилку и проклинает небо и землю. А потом текст: что, ты не помнишь, как предал людей в бункере — вот и настигла кара.

Кстати, лучшей подругой моей рожденной в Сибири тети была русская девочка Надя. Потом они долго переписывались… Когда я жила в Риге и шла по улице Менесс в латышский православный приход, то познакомилась с одной женщиной из Ленинграда, которую тоже выслали, — ее рассказ был очень похож на истории латышей… Ее родители были коммунистами-идеалистами. Мама — секретарь парткома слишком боролась за правду — их и послали куда подальше, в степь… Эта история тоже вошла в мою книгу

Во всех своих рассказах я описываю не только ссыльное прошлое людей, но и предысторию их родителей до ссылки, а также день сегодняшний, что с ним стало. Это не совсем документальные рассказы, я их художественно обработала, как будто вжилась в этих людей и их чувства. Такие инсценировки. Почти все рассказы я давала перед публикацией почитать героям, чтобы не было обид. Исправлений почти не было — в основном все благодарили.

— Какой рассказ произвел на тебя самое сильное впечатление?

— В книге он — первый, про человека, чью семью разлучили. Особенность ссылок 1941 года — что в то время отцов часто высылали в другое место, чем матерей с детьми. В моем рассказе перед расставанием с женой и тремя дочками отец передал им узелок c сахаром, в котором спрятал золотые часы. И когда одна из дочерей тяжело заболела, мать променяла часы на ложку меда и чеснок, с помощью которых удалось поднять девочку на ноги. У меня от этой истории мурашки по коже бежали. Та девочка выжила — это мать друга моего бывшего мужа. Сейчас она уже больше трех лет лежит в постели и не поднимается. Я очень хотела, чтобы она успела прочесть эту книгу.

Есть у меня и история, как в 49-м за семьей пришли, а отец в это время в лес за дровами ушел. Забрали мать с детьми. Отец вернулся — узнал, что случилось, все побросал и кинулся догонять поезд. Другую историю я написала по дневникам одного ссыльного, которые передала его дочь. Там вся семья ехала в Сибирь, но жена вышла по пути рожать. Когда родила, ей говорят: ваш муж в новый мир уехал. Она расплакалась — думала, что умер. Оказалось, нет. И она его догнала… Тогда люди старались держаться вместе в горе и радости. А сейчас — дети на бабушках-дедушках, а то и одни — родители в Ирландии. Куда мы катимся?

В книге есть истории сильных мужчин. Один приехал из Сибири на мотоциклете. Другой вспоминал, как в Сибири все лето возил воду в пионерский лагерь, а потом сидел в кустах и, облизываясь, смотрел, как пионеры едят суп. В последний день лагеря пионервожатый заметил его и позвал: не хочешь поесть супчика, нам все равно выливать! А парень гордо ответил: выливайте. Вот это характер — железо.

Мне хотелось не памятник репрессиям установить, а рассказать о живых людях, которые через все испытания пронесли любовь, веру, надежду… Это как Евангелие. Нельзя из такого ада выйти человеком, если у тебя нет внутреннего героизма. Я не про плохое — я про хорошее в людях.

— На твой взгляд, есть у всех твоих героев общие черты?

— У них память есть, но они не затаили злобу — они живут прощением. На другом человеческом уровне находятся. И еще они умеют ценить саму жизнь. Что скрывать, все мы немного… прости, зажрались — собрались сплошные принцы с принцессами: то нам не то и это не это. Ходим по супермаркетам, уж и не знаем, чтобы еще такого эдакого выбрать. А вкус простой картошки и хлеба не ценим. Как американские аборигены, когда их завоевывали испанцы с португальцами, увешались стекляшками, и думаем, что это и есть счастье…

У каждой второй семьи среди родственников есть высланные. Большинство из них уже умерли — осталось совсем немного, кто были тогда детьми. И рассказ — больше про их родителей. Там есть и девочка, которая не была в ссылке — выслали только отца, он обещал вернуться и подарить ей красивую куклу — она и ждала семь лет.

— Людей, которые не понаслышке знают войну и ссылки, осталось совсем немного, а их потомками манипулируют политики, сталкивая лбами и используя человеческие чувства себе для рейтингов. Как это прекратить?

— Если б я знала! Я просто писатель и христианин. В Евангелии написано: кто поднимет меч — от меча и погибнет. Хотите махать оружием, не быть людьми? Забыли, как большевики боролись за правду и справедливость, высылая ваших родственников в Сибирь? Теперь вы за правду и справедливость? Память — такая короткая штука.